Тихо тянулись дни, тихо вставало горячее солнце и обтекало синее небо, распростершееся над Волгой и ее прибрежьем. Медленно ползли снегообразные облака в полдень и иногда,
сжавшись в кучу, потемняли лазурь и рассыпались веселым дождем на поля и сады, охлаждали воздух и уходили дальше, дав простор тихому и теплому вечеру.
А волки все близятся, было их до пятидесяти, коли не больше. Смелость зверей росла с каждой минутой: не дальше как в трех саженях сидели они вокруг костров, щелкали зубами и завывали. Лошади давно покинули торбы с лакомым овсом,
жались в кучу и, прядая ушами, тревожно озирались. У Патапа Максимыча зуб на зуб не попадал; везде и всегда бесстрашный, он дрожал, как в лихорадке. Растолкали Дюкова, тот потянулся к своей лисьей шубе, зевнул во всю сласть и, оглянувшись, промолвил с невозмутимым спокойствием...
Французы, отступая в 1812-м году, хотя и должны бы защищаться отдельно по тактике,
жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.
Неточные совпадения
Только братца одного не видит он совсем или видит, как мелькает большой пакет мимо окон, а самого его будто и не слыхать
в доме. Даже когда Обломов нечаянно вошел
в комнату, где они обедают,
сжавшись в тесную
кучу, братец наскоро вытер пальцами губы и скрылся
в свою светлицу.
—
В Напу, или
в Напа-Киян: вон он! — отвечал Фуругельм, указывая через ручей на
кучу черепичных кровель, которые
жались к берегу и совсем пропадали
в зелени.
Капитан и так называемый «дед», хорошо знакомый читателям «Паллады», старший штурманский офицер (ныне генерал), — оба были наверху и о чем-то горячо и заботливо толковали. «Дед» беспрестанно бегал
в каюту, к карте, и возвращался. Затем оба зорко смотрели на оба берега, на море,
в напрасном ожидании лоцмана. Я все любовался на картину, особенно на целую стаю купеческих судов, которые, как утки, плыли
кучей и все
жались к шведскому берегу, а мы шли почти посредине, несколько ближе к датскому.
Вчера и сегодня, 20-го и 21-го, мы шли верстах
в двух от Корейского полуострова;
в 36˚ ‹северной› широты. На юте делали опись ему, а смотреть нечего: все пустынные берега, кое-где покрытые скудной травой и деревьями. Видны изредка деревни: там такие же хижины и так же
жмутся в тесную
кучу, как на Гамильтоне. Кое-где по берегу бродят жители. На море много лодок, должно быть рыбацкие.
Люди там
жмутся теснее
в кучу; пустынная Лена стала живым, неумолкающим, ни летом, ни зимою, путем.
— Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь
в поход, будь умней, меня, старика, послушай. Когда придется быть
в набеге или где (ведь я старый волк, всего видел), да коли стреляют, ты
в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и
жмется: думает, веселей
в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я всё, бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?
Для большой рыбы на один и тот же крючок насаживают по нескольку навозных червей, даже по десятку и более, прокалывая их поперек и спрятав
жало в одном из червей: это называется удить на
кучу глист.
На дворе было людно; бабы, мальчишки, дворовые девки
жались вдоль забора; несколько крестьян сбилось поодаль
в отдельную
кучу.
Наблюдатель. Нет, не все равно; деньги разные бывают. Прежде
покутить любо было. Прежде деньги были веселые, хорошие такие, барские. Где, бывало,
кутят, где бросают деньги, туда иди смело. Так и знаешь, что компания хорошая, люди честные, доверчивые, великодушные, бесхитростные, как птицы небесные, которые ни сеют, ни
жнут, ни
в житницы не собирают.
Сбежавшись
в кучу, как испуганное грозою стадо,
жались друг к другу домишки с дырявыми крышами, переломанными коньками, выпертыми вперед, как стариковские подбородки, окнами.
Тогда пришлось бы за ним бегать, его доставать и ловить — все это было бы скандально и непременно бы собрало бы
кучу баб и жиденят. Словом, вышло бы совсем неприлично офицерскому званию, — между тем как панычи, подбитые под стол, сидели там смирно и только
жались, обнявшись друг с другом, на тесном пространстве, где их теснили офицерские ноги
в сапогах со шпорами.